theodore nott
✦ j.k. rowling wizarding world ✦

---

Тео… Единственный сын амбициозного отца, потерявшего жену. Обеспеченный достаточно, чтобы не работать, но все еще находящийся в поиске своего места под солнцем, заслоненным спинами победителей войны. Нотт-старший, как и Люциус Малфой, планирует выжать из своего наследника максимум, хотя и не прочит ему в жены богатых чистокровных невест, делая ставку на карьеру.
Тео под напором отца подает заявку в Отдел Защиты от Темных искусств в Ильвермони – отец надеется с его помощью завладеть артефактами, которые доступны только в США, рассчитывая поправить несколько пошатнувшееся положение семьи в обществе после войны. Тео подчиняется и уже проходит собеседование, когда Малфой-старший, в угоду своему тестю – отцу Астории Гринграсс – добивается запрета на промышленное разведение драконов в Великобритании, чем ставит под угрозу существование фермы Нотта и, соответственно, его финансового положения.
Чтобы очернить Гринграссов и лишить их покровительства Люциуса Малфоя, отец велит Тео приударить за Асторией Гринграсс, тем более, что та не слишком счастлива в вынужденном для себя браке с Драко.
Тео начинает сложную игру, притворяясь, что ездит в командировки в Ильвермони, хотя старается проводить время в компании Астории и постепенно вынуждая ее проявить к нему благосклонность. Дойдет ли до настоящей измены – вопрос времени.
Влюбится ли Тео в Асторию по-настоящему или будет играть с ней, чтобы получить благодарность и признание от отца – никто не знает.

---

Как и все слизеринцы, Тео Нотт должен быть несколько высокомерным, язвительным, не привыкшим проигрывать. Отношения с мисс Гринграсс оставляем на ваше усмотрение – будет ли там настоящее чувство и попытки защитить Асторию от цепких рук Нотта-старшего или хладнокровная политическая игра, которая поставит Асторию под удар, едва Тео удастся заполучить доказательства ее измены.

Все остальное:
скорость постов любая, размер любой, без птицы-тройки. Внешность на ваше усмотрение.

пример вашего поста

– Они придут… – Грегори мечется по пустому поместью Гойлов. Его непропорционально высокий и широкий лоб покрыт испариной и рябью морщин. – Придут скоро.
Он словно пролетает по комнате, продолжая дергаться, как сломанная марионетка. Зачем-то выглядывает в окно.
– Ты можешь успокоиться? – огрызается Драко.
– Я бы посмотрел на тебя, если бы они пришли в Мэнор, – вдруг Гойл останавливается и высокомерно – очень по-слизерински, надо отметить, – вздергивает длинный нос, но затем словно вспоминает и осекается, приоткрывая рот, но Малфой не дает ему ответить:
– Ты уже смотрел.
– Драко, я… – он кажется жалким, и Малфою это не нравится. Он мотает головой, отметая попытки извинений Гойла как назойливых пикси.

Прошло семь лет с окончания школы, а маятник качнулся в другую сторону так стремительно, что почти разрушил незримую волшебную стену между миром маглорожденных и тех, кто письма получает с совами и не знает, что такое метро.
Вчера отца Гойла забрали в Азкабан. Мать – в министерстве, в темнице, во временном заключении.
– Что они нашли, знаешь? – Драко хочется спать и он едва сдерживается, чтобы не зевнуть. На этаже зябко и сыро. Он тянется за палочкой, чтобы растопить камин. В глазах Гойла отражается зарождающееся пламя и ужас.
– Ты… они же увидят!.. – его передергивает не то от холода, не то от страха.
– Мы на втором этаже, – тупо замечает Малфой.
– Не надо, – Грегори пытается взмахнуть своей палочкой, чтобы занавесить шторы, но окоченевшие руки и спутанные мысли не дают ему сосредоточиться: палочка выбрасывает сноп серебристых искр и шипит.
Драко закрывает ладонью рот, пытаясь согреть руку теплым дыханием.

– Какие-то книги, я не знаю, отец коллекционировал, – Гойл бросает быстро и рвано. – Он буквально вчера вернулся из Лютного, говорил, что достал первое издание Борна “Сильнодействующие зелья”, но ведь это…
– Чушь какая-то, – соглашается с ним Драко. – Все знают, что она не запрещена, кто хоть раз варил оборотное зелье.
– Они взяли его с утра, – Гойл снова нахмурил лоб. Массивные каминные часы отбили половину первого ночи. – Отец любил бывать в библиотеке, которая за Каркиттским рынком, ты знаешь, – он невольно протянул руки к разыгравшемуся огню в камине. – После мог еще прихватить с рынка что-то, его давно там знают, так что… Но отец всегда был осторожен, – Грегори словно возражал сам себе. – Если и купил что-то, то за пару шкур бумсланга вряд ли сейчас высасывают душу.
– Кто знает, – задумчиво протянул Драко, но затем осекся, понимая, что внес еще больше раздрая в душу школьного друга,  – я не это имел ввиду.
Гойл кривит губы в ироничной невеселой улыбке.
– У Люциуса остались связи в Министерстве? – спрашивает он, поигрывая ботинком с обломком угля, валяющимся на полу возле камина.
– Да, – сразу отвечает Драко и даже кивает. – Но не в Визенгамоте. Там сейчас сплошь грязнокровки в почете.
Гойла передергивает.
– Надо выяснить, что ему вменяют, – Малфой рассуждает вслух, поигрывая палочкой в левой руке, – обычно никого не забирают в Азкабан сразу. Нужен хотя бы прецедент. Потенциальный приговор. Не то, чтобы я сильно был сведущ в работе Визенгамота, но суд обязан вынести заключение, чтобы подозреваемого ждало наказание, а твоего отца отправили в Азкабан сразу. Так не должно быть. Так не бывает, – он злится.
– Ошибаться не слишком приятно, не правда ли? – сухо отмечает Гойл и Драко, скривив рот, согласно кивает.

– Я не хочу сидеть здесь всю ночь, – говорит Малфой спустя полчаса. – Я уже почти примерз к стулу. Один камин не спасает, их нужно затопить по всему поместью. Ты что, и домовиков разогнал что ли заодно?
– А если мать вернется, то она сойдет с ума, не найдя меня дома, – парирует Гойл.
– А как же Трейси? – интересуется Драко. – Ты же мог переночевать у нее.
– Она ясно дала понять, что с некоторых пор предпочитает спать одна, – Грегори морщится, словно бы у него болит зуб.
– Что на этот раз? – без особого любопытства спрашивает Малфой.
– Да все то же, – тот машет рукой. – Ее мать против, ты же в курсе. Начитается “Пророка”, наслушается болтовни в Косом переулке… “Выйдя замуж за одного из тех, кто был в первом круге Темного Лорда, ты подставишь нашу семью!”, – с ядом процитировал Гойл. – Как будто бы я лично там был, вразуми Мерлин эту старую каргу.
– Ну да, – кивнул Драко и усмехнулся, – хотел бы я, чтобы мне это помешало.
– Неужели все так плохо? – голос Грегори немного оживляется, когда он отвлекается от мыслей о родителях.
– Нет, – Малфой поджимает губы. – Просто думаю, что завел еще один предмет мебели, который почему-то разговаривает.
– А что Пэнс? – Гойл потирает ладони друг о друга и снова подставляет их камину.
– Ясно дала понять, что с некоторых пор предпочитает спать одна, – Драко искренне широко улыбнулся.
Грегори впервые с момента их встречи засмеялся.

* * *
– Да, я слышал об этом, – утром, когда Драко появился в поместье своих родителей, согревая почти окоченевшее тело чашкой горячего кофе, Люциус встретил его в столовой в тяжелом бархатном халате, накинутом на пижаму. – Все достойные волшебники сейчас прилагают усилия, чтобы помочь Гойлам, храни Мерлин их души, – он раскатисто проговорил и отпил немного из своей чашки. – Но у нас осталось очень мало людей в Министерстве и почти никого – в Визенгамоте.
– Зачем они это делают? – Драко схватил так много кофе, что обжегся и закашлялся. – Семь лет прошло.
– Месть приятна даже спустя десятилетия, Драко, – Люциус горько усмехнулся. Драко понял, о чем он вспоминает. Имя Темного Лорда им вслух не произносилось с момента смерти последнего от руки золотого мальчика, особенно в сводах Малфой-Мэнора.
– Не думай, что там какие-то другие люди, – добавил отец. – В конце-концов, мотивы человеческие вряд ли зависят от крови и происхождения, как нам теперь доводится это видеть.
– И что теперь? – тупо спрашивает Драко, уставившись на дно чашки. Разводы покрывают тонкий фарфор “рисовой” выделки, он просвечивает.
– Играть по заданным правилам, не упуская возможности навязать свои, – Люциус пожимает плечами. – Не в первый раз. И не последний, полагаю.
В такие моменты отца выдают прожитые годы, накопленная мудрость и изворотливость ума. Впрочем, последнее всегда выдает его. Фамильная черта что ли.
– Милый, как поживает Астория? – ласково интересуется мать, вошедшая в столовую. Она по-прежнему великолепна, как статусный аксессуар обеспеченного джентльмена, который с годами не становится хуже. Проходя к своему месту за столом, она нежно касается его плеча. – Я хотела бы отобедать с ней в субботу. Она могла бы взять с собой Скорпиуса?
– Я спрошу, – несколько задумчиво бормочет Драко, чувствуя тепло ее пальцев. – Да, я спрошу.
* * *

--

– Нет, ни за что, – в четверг Малфой встречается с Гойлом в Лютном переулке за столиком в “Белой Виверне”. – Упаси меня Мерлин еще раз попасть в этот ледник, пока ты не вернешь всех домовиков обратно, и там не станет градусов на пятнадцать теплее, как минимум.
– Здесь не слишком безопасно, – Гойл воровато оглядывается и поднимает повыше воротник пальто.
– А что, где-то до этого было? – лениво спрашивает Драко.
– Я только что чуть не столкнулся с рыжей Уизли, – Гойл кривит рот. – И ее мелким.
– Странно, что им еще не постелили ковровую дорожку из шкур единорога в Косом переулке, – Драко откровенно скучно сидеть здесь, поэтому его слова беззлобны, скорее по привычке колки. Он дает знак бармену и на столе возникает бокал с огневиски. – О, – он вдруг хватается за идею, пришедшую с первым глотком, словно озарение. – А ты не думал написать Поттеру?
– Может мне сразу в Азкабан чемоданы упаковать? – огрызается Гойл. Он тоже заказывает огневиски и выпивает почти полстакана залпом. За высоким окном начинает лететь мелкий снег. – Все одно… – он выглядит осунувшимся, потерянным. Драко узнает эти черты – знает их по себе. – Может быть это и не так уж плохо.
– Написать Поттеру?
– Поехать в Азкабан в один конец, – Грегори невесело улыбается. На его лице написана беспомощность крупными мазками. – Уверен, что у золотого мальчика охрана похлеще, чем в былые годы в Гринготтсе. Даже если бы я решил, – он сглатывает и подрагивает, – ну, написать, ты понимаешь. Уверен, что мое письмо разорвали бы на части его грязнокровые гоблины из Министерства. Не знаю, почему тебе эта идея пришла в голову.
– Он же справедливый, – Драко откидывается на спинку деревянного стула и поигрывает гранями стакана с виски в руке. – Он же омерзительно правильный, как квадрат, вряд ли он мог бы допустить, чтобы без суда и следствия под его надзором творили такое.
– Что я слышу, – Гойл немного захмелел и выглядит менее подавленным, более агрессивным, – ты хвалишь этого идиота?
– Скорее, замечаю черты, пригодные для дела, – равнодушно комментирует Малфой. – Недооценивать его склонность к защите униженных и оскорбленных – Я НЕ ЭТО ИМЕЛ ВВИДУ, не смотри на меня так! – так вот, недооценивать его склонность к установлению справедливости было бы недальновидно.
– Откуда ты знаешь, что он такой? Что там вообще кто-то такой? – Гойл склоняется над столешницей и подается немного вперед.
– Он, кажется, назвал своего спиногрыза Альбусом Северусом, – Драко усмехается.
– И что с того? Ты что, читаешь воскресный вкладыш “Пророка”, кстати?
– Пэнси читала, – Малфой немного хмурится, предаваясь воспоминаниям о том, при каких обстоятельствах он услышал от нее эту новость. Пэнси лежала в кровати, прикрытая лишь теплым пуховым одеялом, развернувшись так, что ноги были закинуты на подушку, а пятки касались изголовья кровати. Она листала воскресный “Пророк” и смеялась. “Альбус Северус – ты слышал, а? Бедный мальчик только на свет появился, а уже стал изгоем в приличном обществе!”.
– Вот только не надо прикрываться Парки…
– Но ты прав, – Драко перебивает его, отгоняя от себя воспоминания. – Держу пари, рыжая Уизли держит домашний камин Поттеров под замком, чтобы золотого мальчика сохранить невинным от различных соблазнов, а в Министерстве к нему и на венгерской хвостороге не подлетишь.

А к кому подлетишь? К кому можно обратиться за помощью, к кому, кто очень похож на Поттера, лишен тщеславия также, как и он, но более умен и осторожен, не склонен бросаться на амбразуру, размахивая мечом Гриффиндора направо и налево?

Ну конечно.

– Я попробую узнать, – осторожно говорит Малфой. Он чувствует, что может стать более болтливым под действием виски, а выложить (изрядно подвыпившему) Гойлу свои планы сейчас – значит, разрушить их. Гойл и выглядит громилой, и действует также.
– Сам напишешь Поттеру что ли? – Грегори давится смешком.
– А что, нельзя? – притворно вскидывается Малфой. – Прошу тебя, мы же старые друзья.
Гойл допивает очередной бокал и хохочет.

* * *

--
Драко живет на побережье Норфолка вместе с женой и сыном. Вопреки традициям он не решился быть с семьей в поместье, предпочтя дом своего деда у окраин Северного моря.
Поздним утром, после завтрака в субботу они гуляют втроём. Астория кутается в теплую шерстяную мантию, ее белые волосы убраны вязаной косынкой из тонкой пряжи паутинкой. Она красива. Морской воздух ласкает ее щеки и они покрываются легким румянцем. Драко не уверен, что он полюбил ее спустя семь лет, но, по крайней мере, привык к ней, как к еще одному атрибуту своего положения.
Любит ли она его? Он не спрашивал, она не говорила. Это та часть их отношений, которую они предпочитают не касаться. Они оба любят Скорпиуса, и, пожалуй, этого на данном этапе достаточно.
Скорпиус носится за чайками, которые выискивают остатки рачков на побережье.
– Мама будет рада видеть вас к обеду в Мэноре, – говорит жене Драко. Он и раньше говорил, просто напоминает. Скорпиус со всего разбегу плюхается в кучу морского песка и заливисто смеется. Его смех заразителен, теплый и живой. Драко достает палочку и взмахивает ей: песок начинает завихряться вокруг Скорпиуса, принимая очертания знакомых ему животных: дракона, единорога, крупа, саламандры.
– Ты будешь с нами? – спрашивает она. Тоже достает палочку и добавляет несколько песочных фигур: совы, змеи, гиппогрифы. При виде последних Драко на секунду морщится. У Скорпиуса глаза как плошки. Он жадно пытается поймать одного песочного гиппогрифа за хвост. Ну и кто скажет, что это не его сын?
– Позже, – отзывается Драко. – Думаю, мать так быстро вас не выпустит. Успею к ужину. Можем даже на ночь остаться.
Астория задумчиво улыбается.
– Я думала, у тебя дела. Ну, как обычно, – она поправляет локон у лица.
Они никогда не говорят о том, почему иногда Драко не ночует дома.
– Изменились планы, – Малфой пожимает плечами и запахивает мантию. С моря дует ледяной ветер. Еще по-детски пухлые ладони Скорпиуса становятся такими же ярко-розовыми, как и щеки его матери.
– Это приятно, – неожиданно говорит Астория. Ее взгляд устремлен в точку горизонта. – Когда планы меняются.
Она поворачивается к нему: ее красивое лицо раскраснелось от ветра. На губах играет улыбка, ласковая и такая же теплая, как смех Скорпиуса. Драко не может понять, почему она выглядит такой… довольной? Умиротворенной? Радостной?
Он уже балансирует на грани, чтобы спросить, но Скорпиус громко объявляет о том, что он замерз и, волоча ноги сквозь влажный песок, устремляется к ним.

Когда они исчезают в камине, Драко достает пергамент – дорогой, качественный лист с шелковистым тиснением – мгновение мешкает, в задумчивости теребя кончик гусиного пера.
“Привет, как-там-тебя, ты же все еще работаешь в Аврорате? Кстати, мне нужна помощь”.
Это просто смешно.

Немного подумав, он пишет:
Можем встретиться в “Зеленом драконе” в понедельник, двенадцатого ноября, в полдень? Это важно.
И еще немного подумав, добавляет в конце: “пожалуйста”.

Подпись не нужна – если она по-прежнему достаточно умна, сургучового герба на конверте ей будет достаточно, чтобы понять, кто отправитель письма.
Мерлин, только бы она оказалась из породы решительных женщин, а не любителей эпистолярной связи. Вынести переписку с Грейнджер, даже по такому важному делу – о, нет, Гойл, это слишком даже для нашей многолетней дружбы.

arnold shortman
✦ hey arnold! ✦

---

у хельги для него новое прозвище (каждый год, начиная с девяти лет), в этот раз девственник(ли?) — арнольд улыбается, ему интересно сколько ещё у неё в запасе.
шотмен тусуется на заднем дворе вместе с джеральдом, который крутит косяки и продаёт малолеткам за десятку — «прости, арнольд, у предков нет денег на колледж, а я хочу свалить из хиллвуда как только школа закончится» — и думает, что тоже бы уехал, куда угодно. может путешествовать, а может искать приключения как родители. арнольду вообще-то много кто пророчит большое будущее, но что делать с этим он не знает. ему не хочется никого разочаровывать, хочется сделать всё правильно, ведь от него именно этого ждут, только вот плечи парнишки однажды прогнутся под грузом ответственности, а чувство вины сожрёт ближе к тридцати.

ты ведь думал об этом, эй, арнольд?

мы что, снова напились? и так по кругу: ошибка за ошибкой

арнольд украдкой смотрит в сторону на вечеринке лайлы сойер (она сидит напротив, накручивает рыжеволосую прядь на палец и уже полчаса рассказывает об очередном мюзикле) — в какой-то момент теряет счёт бокалам, которые хельга вливает в себя, а та теряет связь с собственными ногами. арнольд тянет её прочь, уводит куда потише — хельга осыпает бранными словами, хельга бормочет что-то о любви, пачкает его любимую рубашку блевотиной и засыпает как только касается подушки.
шотмен хочет накрыть её одеялом, но замечает синяки на руках.

(знаешь, девственник, мой папа никогда меня не любил)

---

пов: вы повзрослели
в общем-то хочется пожевать стекла, позакрывать гештальты, на внешность предлагаю louis hofmann/george mackay, целую, обнимаю, очень жду!

мяв

---

пример вашего поста

ты заслуживаешь этого;

хельга прячется за скрещенными запястьями, но у большого боба иное мнение на этот счёт. руки отца, некогда заботливо обнимающие младшую дочь — она обязательно станет прекрасным человеком! и я буду любить свою красавицу дочурку — они сильные, они перехватывают и сдавливают не рассчитывая, делая больно, оставят следы без шанса на прощение.
в его глазах скопление всей ненависти, будто хельга — блохастый щенок, прибившийся на улице, и проще оттолкнуть, ударить, чем позволить привязаться. хельга и правда чувствует себя так в семье патаки — никому не нужным псом, она больше не требует ласки, раз за разом после побоев отца учится скалить зубы и это становится единственной доступной ей защитой.
в отличие от ольги — милой сладкой ольги, гордости семейства, прелестной дочурки, которая получает только поцелуи и хвалебные облизывания с головы до ног вместо насмешек и подзатыльников.

хельга смотрит исподлобья, пока отец поедает курицу и болтает с мириам о планах на следующие выходные — он избегает её, боится её, ведь хельга может проболтаться. он неловко мнётся, нервно хихикает, хельга думает её отец худший актёришка в мире, жалкий неудачник. она конечно же никому не скажет, спрячет внутри, но наблюдать за этим чертовски забавно.
большой боб такой слабый.
она язвит на любой вопрос, даже самый простой, натягивает пальцами рукава, чтобы никто не увидел реальность — жизнь однажды расщепляется и теряет кусочки, поэтому собрать воедино уже никогда не получится.

хельга патаки знает, что она рядом даже не оборачиваясь — запах алкоголя режет глаза; мириам облокачивается на стену, спрашивает почему хельга больше не носит то славное розовое платьице (путает слова, запинается, уровень раздражения внутри хельги достигает критической отметки).
— к чёрту, оно мне надоело, — хельга в выпускном классе прячется в толстовку на несколько размеров больше, прячется за сигаретным дымом, за трибунами футбольного поля, за широкой улыбкой и громким смехом (ей мириам говорит, девочки так не смеются, хельга в ответ думает, мамы не относятся так к своим дочерям).

в школе и разговоров только что о грандиозной вечеринке лайлы сойер — рыжей мисс совершенство. хельга знает её гнилое нутро, оно пропечатывается грязными засосами и болтовнёй в школьном туалете — девчонка совсем не невинна. когда хельга видит влюблённые глаза арнольда ей так хочется рассказать ему всю правду, но в чём смысл, если ей всё равно никто не поверит.
она решает выпустить на один вечер болящее внутри, оно превращается в размазанные чёрные по векам, бордовую помаду и колготки в сетку. хельга решает, что на один вечер ей плевать — на насмешки родителей, на перешёптывания одноклассников, на блядского арнольда, который вновь и вновь выбирает не её.

хельга выпивает до вечеринки, хватает пиво на, следом глотает стопку за стопкой — алкоголь будто стирает память, хельге безумно бы хотелось, чтобы эффект длился всегда. она бы отключила чувства и эмоции, не было бы больше боли и обиды. совершенно ничего, вечная пустота.
на вечеринке она держится в стороне — фиби не смогла прийти, а других друзей у хельги попросту нет. есть те, кого она говнила с младшей школы, есть те, над кем смеялась — они все здесь, тусуются друг с другом, пускай. они ей совсем не нужны.
но был тот, кого она искала, кого будет искать к сожалению всегда — он сидит в гостиной на охуенно красивом и мягком диване бежевого цвета (серьёзно, дом лайлы выглядел совершенно эстетично как и она сама, хельга думала так не бывает в жизни, но наверное лайла жила в мире пинтереста), он славно болтает — угадайте с кем — с той самой сраной лайлой сойер. хельга была уверена, они расстались, но сейчас они так мило ворковали, что хельга искала какую-нибудь вазу, чтобы наблевать туда от нахлынувшей радости за воссоединение идеальной парочки хиллвуда.
вазы не было, поэтому хельга просто заливала в себя всё, что видела.

но скоро рядом оказывается чакки, капитан футбольной команды, и хельга уже пьяна примерно на половину от тех ощущений, что хотела бы испытать — он шепчет ей какую-то пошлую шутку на ухо (хельга совсем не разбирает слов, его дыхание горячее и щекочет ей шею), она притворяется, громко смеётся и чакки предлагает свалить куда потише.
чакки пальцами своими, холодными и шершавыми, проникает под майку, ощупывая рёбра (касается ровно тех мест, куда накануне приложил свои руки папочка, но разумеется не знает), сжимает кожу.

да пошло оно всё нахуй.
хельга патаки улыбается, хоть ей пиздец как больно.[