Кажется, что вот наконец удалось отстоять мирное небо над головой, что теперь можно опустить копьё и просто наслаждаться жизнью, пожиная плоды многолетнего труда. Вот уже не одно поколение выросло в сытом благополучии, не зная, что такое война, никогда не сталкиваясь с необходимостью считать каждый кусок хлеба и глоток воды. Кажется, что результаты, ради которых столькие отдали свои драгоценные жизни, наконец достигнуты, и на их могилы можно принести цветы, благодаря их, каждого, за совершённый подвиг, лежащий за пределами человеческих возможностей, но ведь люди буквально созданы для того, чтобы удивлять, не так ли? Весь нынешний Ли Юэ — прямое подтверждение их достижений. А ведь говорили, что на этой земле невозможно ничего построить, что она не будет плодоносить, и им нужно идти дальше. Как же хорошо, что народ камня настолько же упрямый, как их Архонт.
Но отчаяние подобно гремучей змее, что скользит в трещинах скал и прячется в густых диких зарослях. Оно просачивается на поверхность отравой и алчно тянется к тёплому, яркому и живому. Даже зная, что не сможет победить, оно стремится забрать с собой как можно больше того, чем так дорожат ненавистные ему обитатели наземных краёв.
На место одной поверженной тьмы рано или поздно всегда явится другая. Это один из законов мироздания. Урок, который повторяется снова и снова. Если не будете ценить то, что вам дано, потеряете всё в мгновение ока. И, как бы вам ни казалось, что каждый следующий день похож на предыдущий, любой из них может стать последним, вы этого не предугадаете. На самом деле всё существование подобно былинкам на ветру, он с лёгкостью подхватит и увлечёт их навстречу чужим краям, а то и вовсе верной гибели, в любой момент. Сегодня тебе кажется, что ты провёл праздник недостаточно роскошно, а завтра остался без дома и семьи, горевать на пустом пепелище.
Кажется, будто склизкие щупальца тёмных миазмов Бездны рассекает золотой метеор. Врезается в самую гущу, в самое нутро омерзительной скверны, обращая её кромешную вечную ночь в белый день. Что-то яростно кромсает на ошмётки безобразных тварей, порождённых словно бы воображением безумца, давно утратившего связь с реальностью. Взмахи широкого наконечника Покорителя Вихря настолько стремительны, что за ними не уследить ни одному смертному. Но Сяо не человек. И он может увидеть пылающие праведным гневом знакомые янтарные глаза и лицо, которое он, должно быть, может отличить среди всех других, даже если оно будет выглядеть иначе, непривычно для него. Чистая сила гео сгущается в воздухе, наполняя собой всю округу, вытесняя просочившуюся отраву. Здесь, где природа не может защитить себя, он заменил солнце. Сияние яркое, но не ослепительное, согревающее, но не обжигающее.
Но их противник не собирается сдаваться, и его ненависть плещет через край, как будто само небо темнеет. Темнеет, напоминая о давнем, но до сих пор лежащем неисцелимой, вечно кровоточащей раной на сердце прошлом, когда весь мир изменился. И холод. Холод замогильный, не предназначенный для поверхности. Он как будто желает похитить, вытравить не только тепло из чужих тел, но и все воспоминания о нём. Чтобы они превратились в тени самих себя, бесконечно блуждающие по пустоте.

Главным вопросом Альхайтама во всём происходящем было вполне очевидное – что именно он здесь делает. Конечно, вполне понятно, что мудрецы выбрали того, кому могут доверять, но неужели не нашлось кандидатуры лучше? Почему здесь, например, не Сайно с его матрами? Почему не эти неугомонные исследователи, которых хлебом не корми – дай поставить какой-нибудь эксперимент на свежем воздухе? Вот и прогулялись бы, может быть, часть дури из голов бы выветрилась. Альхайтам, само собой, давно уже привык, что большинство людей в голову только едят, не используя полный её потенциал, но не настолько же. Больше всего его удивляло каждый раз то, как они вообще раз за разом экзамены сдают. Ведь по впечатлениям у них в одно ухо влетает, в другое вылетает. Совсем как у Кавеха.
Ещё и с этим человеком. Нет, нельзя сказать, чтобы он плохо относился к Джохару, но их отношения никак нельзя было назвать простыми. А теперь они пробираются сквозь пышную, даже слишком пышную на его вкус, растительность вместе, перебираются через исполинские стволы поваленных деревьев, пытаются не запутаться в лианах и не наступить на те грибы, что лопаются с глухим хлопком и оставляют в воздухе облачка галлюциногенных спор. Золотистые четырёхлистники облегчают путешествие, но ненамного, потому что можно приземлиться ровно на голову хиличурлу. Или оказаться на горе, с которой не сразу сообразишь, как слезать. А один из них располагался, как выяснилось, аккурат над озером, и не именовать бы им обоим незапланированного купания, если бы они вовремя не уцепились за другой.
Самое плохое, пожалуй, состояло в том, что они не знали, где именно искать, да и что искать, пожалуй, тоже. Потому что никто не мог дать точного описания того, как выглядит рог, а полагаться на мифы и легенды – сомнительная затея. Этим сказитель им только дай волю, и у них будут руинные охотники там, где нет никого опаснее слаймов. Всё остальное, как пить дать, они приукрашивают не в меньшей степени. Кроме того, они никогда не могли договориться между собой, и у каждого историка события были описаны по-другому. Даже те из них, кому удавалось избежать оценки или личного отношения, всё равно не могли излагать достаточно объективно.
— Единственная надёжная зацепка, которая у нас есть – это что из рога постоянно льётся нектар изобилия, благодаря которому всё вокруг начинает «торжествовать праздник жизни». Потому, если вы, коллега, увидите, например, персики зайтун размером с мою голову и в количестве, в котором они обычно не растут — мы на верном пути.
Это Альхайтам сказал ещё в самом начале, но пока что ничего подобного им на глаза не попадалось. Он уже начинал чувствовать себя как идиот, а это ощущение он крайне не любил. Усугублялось оно благодаря тому, что ему доверили руководство этой экспедицией. И никого, кроме Джохара, он с собой не взял, потому что ему велели соблюдать секретность. Иначе говоря, за провал будет ответственен он, и только он. Возможно, стоило сказать уважаемым господам мудрецам, чтобы оторвали седалища от удобных кресел и отправлялись в глушь сами, но Альхайтам сдержался. Теперь не понимал, почему.